В доме было темно. Только изредка с треском тлели угольки в печке. У изможденного, седовласого старца, лежавшего на кровати, не было сил подкинуть дров. Вот уже несколько дней он хворает, силы медленно покидают его. Он ждал ее давно. Последние полгода старец не жил, а существовал. Причиной была смерть всех его родных и близких. Вымирал род Аюшеевых медленно, один за другим. Кто от несчастного случая, кто по болезни, лишь один единственный сын остался у него, самый младший. Аюр, Аюрка, Аюрай – ласково звал он его в детстве. Но сын давно уехал в город, поступать в институт, и вот уже пять лет он не приезжал домой, не писал. Каждый день ждал отец своего сына, тешил себя надеждой, что у него времени нет, работа, семья, наверное. Но и эта надежда угасала, в голове мелькнула мысль, что и его забрал к себе Бог. Больно сжималось в груди – теперь он в полной мере наказан за то злодеяние…
За дверью раздался какой-то шорох, чуть погодя, в дверь постучались. Это был Алдар, соседский мальчик. Он всегда помогал доброму дедушке, когда у него было свободное время: и дров наколет, и воды принесет, и приберется. Это был единственный человек, с которым дедушка беседовал длинными вечерами. Рассказывал интересные истории, сказки, былины, легенды, уводил маленького мальчика в удивительный мир далеких времен.
«Иди сюда, Алдар», - слабым голосом старец позвал к себе мальчика. Мальчик, предчувствуя что-то неладное своим, еще невинным сердечком, несмело подошел к кровати.
Старец, изнемогая от боли во всем теле, решился рассказать одну историю, которую хранил уже почти семьдесят лет…
«Была теплая летняя ночь, одна из тех изумительных ночей, когда уходящая ночь сливается с наступающим утром… Нужно увидеть, нужно услышать, нужно почувствовать это слияние двух извечно враждующих явлений природы. Когда утро, вступая в свои законные права, медленно, величаво и беспощадно вытесняет ночь, разбивая чашу драгоценного затишья, которое длится лишь одно мгновение, тогда вы увидите прощальный жест ночи… Когда она трепеща, извиваясь, исчезая, старается оставить свой прощальный след на каждой травинке, на каждом кустике, обдать их прохладным дыханием ночи. Тогда все, к чему она прикасается взглядом, вздрагивает, содрогается, благодарит эту ночь, наполняя свежий воздух неуловимым, неповторимым благоуханием. В этот миг яркий луч солнца озаряет всю землю. И вместе с ним первый жаворонок стремительно возносится ввысь, своим пронзительным пением разрывая сонную пелену ночи, возвещая всем о приходе нового дня. Богатая хоринская земля просыпается. Всю красоту летнего утра, каждый раз такого разного, наблюдали почтенные ламы и седовласые старцы маленького, но дружного селения. Каждый день до восхода солнца семьсот лам и хувараков вставали и читали святые мантры. Далеко по степям разносились удивительные звуки, наполняя душу и сердце человека чем-то необыкновенным, не доступному какому-либо объяснению, чем-то светлым и священным. Услышав эти молитвы, хотелось пасть ниц и долго молиться, плакать и смеяться одновременно, желать людям и всем живым существам всего мира всего самого хорошего, лучшего, светлого… В этот миг забываешь обо всем – кто ты? зачем ты здесь? что делаешь? Ты находишься в таком состоянии, когда хочется улететь, лететь и лететь, без конца и без края. А когда вдруг просыпаешься, видишь семьсот служителей Бога, которые сосредоточенно читают свои мантры. Эти ламы, такие разные, собравшиеся со всех сел учиться, отказавшиеся от всего – от денег и богатства, от размеренной, веселой жизни, от красивых девушек – отдавали всего себя служению Богу, помогали людям, видя смысл своей жизни только в этом. Тихо и спокойно протекали дни у жителей этого селения. Они чувствовали себя защищенными рядом с огромным дацаном, в котором было так много лам, их безмерно уважали, им поклонялись как живым Богам. Ламы избавляли людей от любых недугов, изгоняли злых духов, приносили в дом людям только радость и счастье. Это был райский уголок, богатая, благодатная земля. Но ничто не вечно на этой земле…».
Старик тяжко вздохнул, ему трудно было дышать. В этом вздохе было что-то трагичное, предвещающее недоброе. Нахмурив брови, силясь преодолеть боль, он продолжал свой рассказ: « 16 июля 1931 года дан был приказ репрессировать хоринских лам, расстрелять неповиновавшихся, сжечь дацан. Дать понять людям, что нет никакого Бога, и никакого дьявола, что вся их вера только дурман, мешающий работать и наслаждаться жизнью, что надо поклоняться не этим безмолвным Богам, а людям, которые действительно помогает стране и государству.
И вот сотни чекистов, верные своему уставу и Родине, свято веря в пользу своего дела, помчались исполнять приказ…»
Лицо сказителя вдруг потемнело, исказилось. Душевные страдания, переплетаясь с его недугом, доставляли ему нечеловеческие муки. Закрыв глаза, он продолжал: «Их беспощадно били плетьми, прикладами ружей, убивали отстающих и гнали как стадо. Дойдя до пустыря, где приказано было расстрелять их, уставших, изможденных священнослужителей построили в ряд. Первым по списку был Шэрэйтэ-лама. Расстрелять его должен был лично начальник отряда чекистов – он, Намдак. Какая-то дрожь пробежала по его спине, на душе было очень тяжко, руки предательски дрожали. Но приказ есть приказ. Раздался выстрел, легкий дым рассеялся. Шэрэйтэ-лама не шелохнулся. Намдак не поверил глазам, отменный стрелок, он не должен был промахнуться, это был позор. Тогда он прицелился еще раз и выстрелил снова. Но и на этот раз лама был недвижим. Этого не могло быть, все чекисты, как один, бросили ружья. Холодный пот пробрал присутствующих. Окинув всех взглядом, лама спокойным голосом сказал: «Я понимаю вас, вы еще молодые и многого не знаете, но вы не виноваты, я прощаю вас. У меня к вам одна просьба, сначала расстреляйте моих лам и хувараков, а меня в последнюю очередь, я должен помолиться за их души».
Все смотрели на это чудо и не могли понять, что происходит. Получается, Бог есть? Что это было? Что вообще происходит? У каждого в голове были такие вопросы, но никто не осмелился задать их вслух. Но начальник прервал их думы, дав приказ расстрелять остальных. Раздался залп, ламы были убиты…
Шэрэйтэ-лама долго сидел в позе лотоса, закрыв глаза, казалось, будто он где-то витал – он читал святые мантры. Вся его поза была олицетворением спокойствия, добра и мира. Закончив, он указал на грудь, на одну определенную точку, в которую Намдак должен был выстрелить. Собрав всю силу духа, стиснув до боли зубы, он навел дуло на ламу…. Ноги дрожали, в глазах рябило, он чувствовал, что делает что-то непоправимое, необъяснимое… Чекисты опустили глаза, у всех на душе было тягостно, от былого хорошего настроения не было и следа. Выстрел раздался. Лама вздрогнул, его взгляд застыл, и тело его медленно упало на землю. Все, задание выполнено, командир похвалит. Все сели на коней и быстро ускакали с этого места, стараясь не смотреть на окровавленные тела лам, не смотреть друг на друга, не смотреть на начальника…. Все молчали…
Проскакав несколько километров, капитан повернул коня и изо всех сил поскакал обратно. Многие увидели навернувшиеся слезы на глазах их начальника и понимающе опустили глаза. Вернувшись обратно, Намдак хотел похоронить Шэрэйтэ ламу по-человечески, чтобы волки не изгрызли святое тело. Но каково же было его удивление, когда он не нашел ламу на месте убийства. Намдак стал судорожно искать его, заглядывать каждому ламе в лицо, но не нашел его. Лама как будто испарился, он исчез. Тогда Намдак, обессиленный, упал и зарыдал, терзаемый бесконечными вопросами, сомнениями, с горьким чувством, что он сделал что-то страшное… Да, он выполнил задание, но…».
Дедушка весь скорчился от боли, глаза, полные грусти и печали, смотрели куда-то вдаль, глубокие морщины свидетельствовали о нелегкой, тяжелой жизни, которую ему пришлось прожить.
И маленький мальчик понял все. Понял, что начальником отряда чекистов был он, дедушка Намдак… Из глаз невольно потекли слезы, слезы глубокого недетского горя и сострадания…
«Впоследствии, - нарушил дедушка тишину, - все, кто там был, по тем или иным причинам умерли, некоторые заболели неизлечимой болезнью, кто-то стал калекой, кто-то бесследно исчез…
А начальника Бог наказал по-другому, медленно забирая жизни тех, кого он любил, к кому привязался, без кого не представлял своей жизни. Но он жил, жил против своей воли, никогда не забывая тот роковой день, час, минуту…. Жизнь прошла, но Бог не простил меня, - тяжело вздохнул дедушка, - вымер мой род, я сполна ответил за то, кровопролитие…».
… Послышался легкий шум. Дверь распахнулась, и вошел какой-то человек со свертком, раздался пронзительный плач новорожденного. Сердце старца бешено застучало, он понял, понял, что это Аюр приехал, он жив, жив!!! Бог простил его, он вымолил прощение у Бога. Радости его не было предела, по глазам текли впервые за столько лет слезы, нет, не утраты, не горечи, а счастья, беспредельного человеческого счастья. Увидев младенца, он улыбнулся, застыл в блаженной улыбке. Его прощеная душа покинула исстрадавшееся тело. В застывшем взгляде было столько радости, света, счастья, как у невинного младенца. Старик был мертв.
Марина Эрдыниева.