Раскулаченная дважды

Девяностолетнюю улан-удэнку Татьяну Александровну Суворову в юности заклеймили как врага народа А на старости лет ее обманом лишила жилья собственная родня —Ох, жизнь моя, жизнь,— плачет бабушка Таня.— Как начнешь вспоминать, так и жутко становится... В конце октября в России вспоминали жертв политических репрессий. Не так много их осталось сегодня в живых. Дети их уже глубокие старики. Татьяна Суворова в этом году встретила свой 90-летний юбилей. Она почти не видит даже в толстых очках, плохо слышит. Зато как сейчас стоит у нее перед глазами сестра, вцепившаяся в повод реквизируемого коня. Случилось это 73 года назад. И не чаяла Таня, оставшаяся в 17 лет без кола, без двора и даже без собственной фамилии, что, пройдя тогда через весь ад, ожидавший дочь врага народа, на закате дней снова столкнется с человеческой подлостью и несправедливостью. Пошто ты Крупенникова? Отца Тани, Александра Суворова, раскулачили в 1932-м. —За что?— вздыхает старушка.— А ни за что. За брата заступился... Нас не должны были раскулачивать— мы-то маломочные были. А у дяди Гриши и дом был хороший, и завозня, это как гараж теперь бывает. Говорили, богатенький... А какой он богатый— работник! Мы-то, суворовские, все до работы дураки. Но за «дурацкое» отношение к труду обоих братьев Суворовых без суда и следствия приговорили к пяти годам лишения свободы и отправили на строительство Беломорканала. Семью Григория выселили в Иркутскую область. А жена Александра с семерыми детьми на руках осталась в родной деревне Пески Читинской области— без дома, без вещей, без денег. —Председатель сельсовета у нас был, я уж и не помню его фамилию, а звали все Бакей,— говорит Татьяна Александровна,— сказал, кто даст им хоть кусочек хлеба, тоже будет враг народа. Но люди все равно подкармливали, хоть ночами. Промыкавшись какое-то время, мать Тани решилась на подлог: у соседей была дочь того же возраста и с таким же именем. За какой-то подарок соседка согласилась отдать ей дочерины документы. Со справкой на имя Крупенниковой Татьяны девушка уехала в Улан-Удэ. —Говорили: на ПВЗ люди нужны. Тогда и ПВЗ-то еще никакого не было, место ровняли. Вот я туда и устроилась. У брата двоюродного жила, у него жена еще была така хорошая. Она мне свои сапоги отношенные отдала— голенища-то целы, а внизу все сносилось. Так я галоши купила и так ходила. Два года Татьяна работала на заводе. Но беда не заставила себя ждать: объявился там парень из ее родной деревни. Может, он и не желал плохого, но новая фамилия девушки его удивила. —Стал донимать: пошто да пошто ты Крупенникова? Или замуж вышла? За кого? Я испугалась да уволилась... Из Улан-Удэ она подалась в Хилок, где у родни жила ее младшая сестра Нина— тоже под чужими документами. Вместе сестры работали на железной дороге. Все шло хорошо, и Нина не удержалась и написала маме: мол, приезжай и ты сюда. Но письмо перехватил тот самый Бакей. Он написал на железную дорогу, требуя, чтоб начальник арестовал Нину и Таню и отправил в Пески. —Начальник вызвал нас к себе,— вспоминает баба Таня,— говорит: вы же сестры? Мы трясемся: нет, нет, у нас фамилии разные... «Ладно,— говорит,— я все знаю. А председателю вашему напишу, что вы давно уволились». Еще года два пришлось сестрам Суворовым прятаться. Они нанимались на сезонную работу, трудились в совхозе, каждый день ожидая, что их раскроют. А потом, в 1936-м, вдруг вернулся из ссылки их отец. Ему повезло. Сейчас трудно сказать, как это стало возможным, но его реабилитировали и отпустили домой за год до того, как истек срок его заключения. Он устроился работать на лесозавод, директор, ценя хорошего мастера, пообещал помочь с документами. —Поехал он в Пески за нашими метриками,— рассказывает бабушка Татьяна,— а Бакей-то дал ему справку: «враг народа»! Что делать? Да директор лесозавода говорит: «Да порви ты ее!» И сам новую справку написал. По ней он и паспорта получил— на себя, на маму, на Нину и на меня. Остальным-то ребятишкам еще не нужно было, они ж маленькие. С той поры так и работали, как все, и ничего больше не боялись. Новая жизнь со старыми дырами Много повидала в своей долгой жизни бабушка Таня. Вскоре после реабилитации она вышла замуж за военного Николая Анненкова, покорившего ее длинными ресницами, родила ему двоих детей— дочь Галю и сына Анатолия. Но пожить им не удалось: в 1942-м году Николай погиб на фронте. Замуж Татьяна больше не вышла. С тех самых пор она тихо живет в Улан-Удэ, в чистенькой однокомнатной квартирке на улице Хоца Намсараева. До пенсии 28 лет отработала в универмаге, который сегодня называется Центральным, награждена званием «Ветеран труда». Пока была в силах, слыла первой помощницей всей своей большой родне: нянчила внуков, поднимала на ноги племянников. И никто не ждал, что с этой стороны придет в дом беда. —Нет, наверное, никакого бога,— плачет старушка, утирая слезы краешком платка. Зимой перенес инсульт сын Татьяны Александровны. Все внимание родных поневоле сосредоточилось на нем, рассказывает ее невестка Инна Алексеевна. За бабушкой должна была ухаживать одна из племянниц, которой она когда-то очень помогла. Но та, воспользовавшись беспомощностью старушки, уговорила ее подписать дарственную на квартиру, которую не замедлила выставить на продажу вместе с престарелой хозяйкой... Первый суд бабушка Таня проиграла. Справку о недееспособности, выданную после подписания бумаг, суд во внимание не принял. Решение Суворовы собираются обжаловать. —Я бабушке говорю: не плачь ты, на улице не останешься,— разводит руками Инна Алексеевна,— я тебя к себе заберу. Но как же так? Она в молодости мыкалась и в старости бездомной осталась... Неужели суд не поймет? Впрочем, каким бы ни был суд людской, остается еще суд совести. Хочется верить, что уж там-то бабушка Таня дождется справедливости. Екатерина Сирман. Тел. 21-45-77, e-mail: rinabor@mail.ru