Москва бесплатно строилась

Простые мужики, уезжая на заработки в столицу, рискуют стать дешевой рабсилой Апрельским утром прошлого года поезд доставил Леху и Булата из Улан-Удэ на Ярославский вокзал Москвы. Леха родом из Закаменска, Булат — из Иволгинского района Парни приехали не покорять столицу, а строить. Все ведь знают, что в Москве за сезон можно хорошо заработать. Например, Лехин сосед Колька в прошлом году вернулся с большими деньгами. «А я чем хуже, — думал уставший от нищеты Леха. — Вот этими руками кое-что умею делать». И все так думают. Каждую весну, как когда-то на БАМ, со всей России едут в Москву мужики. Но в действительности редко кому из них удается найти в столице лучшую долю. Не владея ни востребованными специальностями, ни юридической грамотностью, не зная своих прав, они зачастую скатываются на самое дно — в алкоголизм и нищету, а золотые горы оборачиваются копейками, позволяющими лишь не умереть с голоду. Привокзальную Комсомольскую площадь в народе называют «Три вокзала» — кроме Ярославского, на ней находятся еще Ленинградский и Казанский. Эта площадь уникальна не только вокзалами-дворцами. Если побродить по ней летом день-два, покажется, что именно здесь собираются все пьяные девки, калеки, идиоты, попрошайки, старухи-процентщицы, сутенеры… И это не средневековый корабль дураков, это Москва XXI века. Но есть здесь еще одно явление — много каких-то невзрачных мужиков, которых, однако, не причислить ни к одной из названных категорий. Мужики эти разного возраста, но почти все небритые, помятые, опухшие и побитые, в штанах с пузырящимися коленками и в нечищеной обуви. Они пьют и занюхивают на всех углах и в подворотнях, на парапетах, клумбах и скамейках, а рядом нередко спят их товарищи. Кто они, эти люди? Это дешевая рабсила столицы. Разовая рабсила: сделал дело — получил в конце дня. Основное место дислокации — пятачок между Ленинградским и Ярославским. Он зовется Плешкой, и его знают все мелкие московские предприниматели, связанные со строительно-ремонтными, погрузочно-разгрузочными работами, вторметом и другим грязным и тяжелым трудом. С весны до осени разовой работы полно, зимой с этим беда. Бесплатный день прожить легче Леха весь апрель-май отпахал на стройке в Одинцово. 12—14-часовой рабочий день, трехрублевая вермишель «Роллтон», жилье в виде бытовки, насквозь пропахшей грязными человеческими телами, — это еще цветочки. Российские мужики терпеливы и непривередливы. Ягодки же созрели в день расчета, когда вместо девятисот обещанных долларов Леха получил двести. Мужики начали заливать досаду горючим, да так и не остановились, пока не пропили до копейки. Потом Лехе, казалось, повезло — в июне он нашел работу в дачном поселке. Строил баню у какого-то режиссера. Чистый воздух, ночная рыбалка, трезвая жизнь… С хозяином сошелся, как с братом. Но потом режиссер исчез, не заплатив ни копейки, а Леху с напарником какие-то люди вышвырнули с дачи, как щенков. «Москва вот так бесплатно и строится, — вздыхает Леха, — везде кидают нашего брата». Ему осталась одна пристань — Плешка. Зато здесь деньги каждый день. Пусть и небольшие, по московским меркам, но бесплатный день пережить легче, чем бесплатный месяц. По Лехе видно — трудяга, работы не боится. Он бывший воин-контрактник, ленивых и жалких терпеть не может. Но Плешка — это настоящая помойная яма, которая засасывает по уши. Все пьют, и в основном по-черному. Такая здесь жизнь. И Леха пьет не много, а очень много. «Плешка — дно страны, плешь на теле Москвы, — он разговорчив только за стаканом. — Таких, как я, бедолаг, здесь так же много, как дерьма на скотном дворе. Торчим, как проститутки на точке. Тоже клиентов ждем. И ведь эта помойка нужна всем, на нас все делают деньги. Тут целые стада дармоедов-скупщиков пасутся. Когда бедолаги в запое, сотовый телефон, который неделю назад купили вскладчину за две-три тысячи, отдают за 200 — 300 рублей, какой-нибудь пуховик за бутылку водки… А кто будет делать эту грязную работу? Москвичи, что ли? Да ни в жизнь». Зима в сандалиях Булат работал в других местах, но по такой же схеме оказался на Плешке. И заразился тяжелой болезнью — он игрок. Раз-два зашел в игровой клуб, чтоб не ночевать на вокзале, — и затянуло. «Эта болезнь еще сильнее водки, — уверен он теперь. — Знаю ведь, что, если сегодня я что-то выиграл, завтра проиграю втройне. Но ничего не могу с собой сделать. Ноги сами поворачивают в клуб». Булат мечтает об одном: скопить на билет и вон из Москвы. Но скопить не получается не только на билет. В декабре он еще ходил в летних сандалиях. Ночуют мужики на Казанском, где можно сунуть 30 рэ дежурной и подремать на скамейке. С двух других вокзалов гонят, как прокаженных. Иногда Леха позволяет себе роскошь — ночевку в вагоне за Ярославским. В обычном пассажирском вагоне, когда составы загоняют после поездок в тупик для отстоя. За сотню проводник дает подушку и матрац до семи утра. Не каждый постоялец Плешки позволяет себе такую роскошь. Дорого. Водка дешевле. Согреваясь ею, ночуют прямо на улице, растворяясь в ночных окрестностях. Все добро умещается в сумке, которая всегда с собой. Ночами она за подушку. Труды и трофеи На исходную точку все собираются часов в шесть-семь — работодатели начинают приезжать с рассветом. Коллеги подтягиваются из всех околовокзальных дыр. Почти всех трясет от похмелья и холода. Пахнет прокисшим перегаром и псиной. Самые «синие» много матерятся, но эта агрессивность — от никчемности. На самом деле они очень управляемы. Им можно недоплатить и вообще не заплатить. Их берут на погрузку мусора, слом стен, уборку территории. Но любимые занятия у всех мужиков — разгрузка вагонов, складов конфиската, перевозка мебели из квартир и офисов: оттуда народ возвращается с трофеями. Ворованный ассортимент широк — одежда, спиртное, фотоаппараты, плееры, сотовые телефоны, аудио-видео… Все это как приходит, так и уходит. Вечерами на Плешке начинается распродажа за копейки. Бывает, что предлагают работу не только на день, но и на неделю-две-три, в основном на те же стройки. Но люди сладким обещаниям уже не верят. Прямые работодатели на Плешке появляются редко, девять из десяти — посредники. Их большая армия дармоедов, пытающихся раз за разом оболванить бесправных мужиков. Например, Володя получил заказ от Рафика на ремонт магазина, Рафик от Ашота, тот от Вахтанга. Дальше (выше) сидят Петрович, Васильич, Тимур, Рустам… Каждый отстегивает себе кусок и сплавляет заказ нижнему, который тоже хочет отстегнуть и сплавить. Володе сплавлять уже некому: он — посредник № 8 или даже № 10, ему предстоит непосредственно выполнять заказ, но профессиональные строители для него разорительны. Он приезжает на Плешку и начинает играть в замануху. Таких Володь здесь презирают, случается, и бьют. Февраль. Плешка. Печальное и жалкое зрелище — озлобленный голодный народ мерзнет от московских метелей — работы нет уже который день. На голодном пайке и девчонки-сутенерши. Их много, и они тоже озверели — пристают ко всем средь бела дня, предлагая свой товар. Среди народа — Леха. Он заметно опустился, очень пьян и агрессивен: «Почему Плешку зовут Плешкой? Потому что все хотят в нас плевать. Мы для них никто. Я свободный человек и тоже плевать на них хотел. На всех». Андрей Гранин.