Морщины

На Байкал с иностранцем Воспоминания – как морщины. Они оставляют след, хочешь ты того или нет. Потому что воспоминания – это опыт. Опыт байкальского отдыха в качестве русскоговорящего приложения к иностранцу у меня невелик. Невелик, но поучителен. Сейчас я вам о нем расскажу. Посчитаю морщины. Тоска по родине? Честно. Я отказывался. Очень. - Найн-найн-найн, - говорил я своему немецкому приятелю, ссылаясь то на занятость, то на безденежье, то на самолетную боязнь. Он был настойчив, хоть и небогат. Мой приятель - назовем его Петер - трудится во Франкфурте экономистом весьма средней руки, поэтому вояж за семь тысяч километров может позволить себе только хорошенько подумав. Но он был серьезен. Я был не готов. И потому, что один только перелет дороже, чем двухнедельный отдых на Балеарских островах. И потому, что я не мог гарантировать такого же дорогого отдыха. Но немецкие телевизионщики, как сговорившись, регулярно показывали “Баллады о Байкале”, а канал RTL сделал даже реал-шоу в знакомых декорациях: германские пары автостопом добирались от Москвы до Пекина и из серий им довелось поплутать в бурятских степях. При виде знакомых ландшафтов, вдали от которых я находился уже пару лет, сердце мое забилось. Наверное, это была тоска по родине. Или просто тоска. К тому времени я уже согласился на уговоры Петера, купил авиабилеты по маршруту “Франкфурт-Москва-Франкфурт” и стал готовиться в путь. Играем по правилам Оказывается, законопослушным быть трудно. Иногда практически невозможно. Проще притвориться дураком, потому что ему закон не писан. Казалось бы, прописная истина, а доходили мы до нее целые сутки, побывав там, где лучше бы нас не было. В первый же день - так и не поспав - мы пошли регистрировать Петера. Так как в аэропорту ему обещали большие неприятности на обратном пути в случае отсутствия регистрации в ОВИРе. - ...У вас туристическая виза, а не частная, регистрируйтесь через фирму, - сказала работница паспортного стола Октябрьского района, посоветовав некую “контору”, где не надо платить больших денег. - У вас нет печати из гостиницы, что вы там живете, - сказали нам в рекомендованном турбюро. - Пойдите снимите номер на ночь, получите печать и возвращайтесь. Возражение, что иностранец живет у частных лиц был также безоговорочно отклонен. Ему предписывалось жить в казенном доме. Хотя бы формально. - 700 рублей, - потребовала администраторша затрапезного отеля на “Батарейке”, куда нас направила специалистка по туризму. Просьба скостить плату за печать была отклонена: - 700 рублей, - повторила девушка, давая понять, что торг здесь неуместен. - Почему мы должны платить за то, что нам не нужно? – терялся в догадках Петер, покорно ходивший за мной по всем коридорам. - Чтобы нам не грозило то, что нужно еще меньше, - сказал я, желая быть подготовленным к новой встрече с милицией. В гостинице мы платить отказались - все ж не на помойке деньги нашли, чтобы расставаться с ними просто так. На следующий день я пришел в центральный ОВИР, где получил новый отказ за своего иностранца… Признаюсь, я воспринял его с облегчением. Если ситуацию не изменить, то проще попытаться извлечь из нее удовольствие. Больше никаких печатей мы не искали. А с нас их и не спрашивали - ни в деревне на Байкале, ни в аэропортах. Не знаю, как другие законы, но правила о пребывании иностранцев явно писаны для дураков... Желающих быть законопослушными. Четыре воспоминания об Улан­-Удэ От двух дней, отведенных на осмотр улан-удэнских достопримечательностей, в голове осталось не то, что хотелось. Воспоминание первое: ...Через помойку на цыпочках пробирается барышня. Палит солнце. Жарко. Девушка одета как на банкет. Она красива и это знает. От близости к мусорным кучам ее ножки кажутся еще лучше, а помойка - еще грязнее. Носком дорогой обуви девушка пинает целлофановый пакет в сторону и несет свою красоту дальше. Пакету все равно. Девушке тоже. Воспоминание второе: - ...Ты меня любишь? - спрашивает под окнами девичий голос. - Да... - отвечает ее спутник. Луна лезет в окошко и мешает спать. Остается только подслушивать. Все, что я заменил точками, было сказано матом. Девушка помолчала и ответила. - Я... тебя... люблю... И он, и она были пьяны. Дай бог, чтобы от любви. Я засыпал с вопросом: что они будут рассказывать о романтической ночи своим детям? Воспоминание третье: ...На улице Ленина - настоящая Венеция. Под одним из уличных зонтиков за пластиковым столом беседуют две дамы. И опять предбанкетное настроение - каблуки, платьица, мейк-ап. Они светски улыбаются друг другу. Их обувь утопает в грязи. - Всего два года назад? - не верит Петер, когда я сообщаю ему дату обустройства пешеходной зоны. Потом он начинает хохотать. Дамы хмурятся. “Какой невоспитанный мужчина”, - написано на их лицах. Вообще за эти два дня Петер много смеялся. Он смеялся над тем, что было: над лужами в центре города, где застревают машины. Он смеялся над тем, чего не было: над действующими водостоками. Улан-удэнцы в долгу не оставались. Гость бурятской столицы немало потешил прохожих в 18 квартале, начав выдирать полынь с газона перед филиалом Сбербанка. - Почему не посадят цветы? - спрашивал меня он. - Почему не подметут хотя бы перед дверями? - Потому что мы должны чувствовать единение с природой, у нас такой менталитет, - отвечал я глупостью на глупость, венчая ею воспоминание под номером четыре. А что еще я мог сказать? Гриб под целлофаном Нам повезло. Всю неделю в Горячинске стояла чудесная погода. Жарко, солнечно. Байкал был чист. Леса бескрайни. Местные жители неприветливы. Всю неделю по дороге на пляж мы наблюдали одну и ту же картину: мужчины в спецовках сидят рядом с кучей металлолома и пьют пиво. - Когда они работают? - спрашивал меня Петер. - В оставшееся от пива время, - врал я. Жителям Горячинска повезло. У них есть досуг. Вечерами на курорте работает бар. А в баре играет музыка и пьют пиво. Много пьют. А потом много танцуют и ссорятся что слушать - старую музыку или новую попсу. - Какая музыка у вас страмная, - недовольна одна из посетительниц. Всем не угодишь. На пятачке, отведенном для танцев, яблоку негде упасть. Перед столовой поставили памятник. Это уменьшенная копия “Матери Бурятии”, какая любуется пустырем за оперным театром в Улан-Удэ. В Горячинске она смотрит на деревенскую площадь. Монумент новый и еще не успел ни позеленеть, ни облупиться. Его судьба предсказуема. За курортной оградой в тени деревьев стоит памятник жителям Горячинска, погибшим в войне. Он завален мусором. Так же, как и пустырь рядом с ним. - Ты должен написать статью про утилизацию отходов, - советует мне Петер. - В Германии это серьезная проблема. Я соглашаюсь. Вокруг деревни - мусорное ожерелье. Чтобы добраться до чистого леса, нужно преодолеть пояс цвета грязного снега: пластиковые пакеты, пивные бутылки, негодные железяки. Эта зона - не мертвая. Сквозь синтетику пробивается трава - на вид такая же зеленая, как и ее более счастливые соседки. - Гляди! - позвал я Петера. - Первый гриб. Из-под грязного целлофана выглядывала шляпка новенького, только что вылупившегося из земли масленка. - Символично, - сказал я, - жизнеутверждающе. - Ты думаешь, природа вечная? - вдруг вскинулся Петер. Мы шли собирать грибы. Такого удовольствия в Германии давно не сыскать: леса там есть, а грибов уже не осталось. Природа, как он заметил, не вечна. Нам повезло: попались и рыжики, и лисички, и маслята. Петер восхищался изобилием, скорой его кончины, по счастью, уже не обещая: неприятно брать то, что может оказаться последним - так кажется, что крадешь у нищего его шапку с медяками. Сказать по правде, вид у прилежащих к деревне лесов - как у вокзальной шлюхи, которую пользуют, как и топчут - без сожаления и походя. Четверть века - Водичка холодная? - спрашивает одна из девушек. Вечереет. Мы идем с пляжа, а три барышни - в противоположном направлении. Они игриво пьяны. На следующий день к полудню мы сталкиваемся в магазине: заспанные, в халатах и тапочках, они покупают пиво и хлеб. Паклевидные волосы, одутловатые лица и особая манера говорить, выдающая алкоголичек, когда от смеха до слез, а от них до злобы нужен даже не шаг, а всего лишь намек. На вид им было едва ли больше двадцати пяти, но на лице было написано такое прошлое, что их возрасту больше пристало называться четвертью века. О пользе мудрости Именно так, если ситуацию не изменить, то лучше попытаться извлечь из нее удовольствие. Так мудрее. Назад мы ехали долго. Пропылив за два часа первые семьдесят километров, мы выбрались на асфальтированную дорогу: пыль рассеялась и вылупилась красота с зелеными холмами, зелеными куполами деревенских церквей и горами, подернутыми акварельной дымкой. Проверять себя на мудрость было проще. Рядом со мной сидел старик: лысая голова, тонкая морщинистая шея, а глаза - круглые, широко расставленные, жалобные. Такими в мультфильмах изображают черепах. Впрочем, панцирь у нас с ним был общий: старый, разбитый и куда менее живой, чем мой сосед ветеранского возраста. Автобус скрипел, вздыхал, ворчал, а порой, кажется, молил о пощаде. - Если бы Байкал принадлежал немцам, то таких дорог бы не было, - убежденно сказал ветеран, не то желая сделать приятное иностранцу, не то в упрек высшим силам, которые выдали озеро в чужие руки. Мудрости хватило почти на шесть часов. На “Стрелке” шофер объявил, что до вокзала не поедет, потому что ему в парк пора, а пассажиры, прежде чем выметаться ко всем чертям, должны бы сказать ему спасибо, что он повез. Первыми закричали бабушки. Потом к ним подключились дамы помоложе. Я молчал. Петер нервничал. - У нас по билету... - говорили женщины про права. Водитель считал свои обязанности исчерпанными. Я думал о нежности иностранных чемоданов. Свой багаж мы уложили в чемоданы на колесиках. Их очень удобно возить по тротуарам, каменным полам и катать на эскалаторах. Для поездок по степям Забайкалья иностранные чемоданы не предназначены. Водитель кричал на женщин, женщины кричали на водителя. Вначале у него было мало бензина, потом - денег, чтобы заправиться, потом мозгов - чтобы молча крутить баранку и не орать на пассажирок. - Если вы не поедете, то я вас душить буду, - сказал я неожиданно для себя самого. На всякий случай я сообщил что будет с его лицом, если на него сядет мой немецкий приятель. Потом мы выяснили, что весу в нем сто десять килограммов. Знай я об этом раньше, грозиться бы не стал. Помогло. Автобус тронулся. Я не стал переводить Петеру решающий аргумент в борьбе за пассажирские права. Было стыдно. Всегда стыдно, когда ведешь себя по-свински. Быть мудрым лучше. И очень нелегко. Поедем? - А зимой на Байкале - просто чудо, - веселился я, недавно встретившись с Петером. - Небо ярко-синее, елки - зеленые, а под ногами снег скрипит. Целые горы снега! Представляешь? - Представляю, - сказал мой бывший попутчик. Мы сидели во франкфуртской забегаловке, пили яблочное вино и перебирали фотографии, которые я принес Петеру, чтобы с ним поделиться. - Поедем? - предложил я. Мне не нужен был его ответ. Я знал, что Петер скажет. Если, конечно, захочет сказать честно. Константин Куц. Франкфурт-Улан-Удэ-Франкфурт